Варварские заметки о китайском искусстве

Варварские заметки о китайском искусстве

А когда снесли эту серую стену?

— Да нет, это я окно помыла…

После 3 лет реставрации открылся Манеж.

Обнажили металлические конструкции, сделанные еще Лансере при реконструкции в 30-х (и зашитые последующей реконструкцией), открыли световое окно на пололке и, главное, теперь внутри есть все выставочные навороты: лифт и пандусы, кафе, медиа и сувенирный магазин. Одним словом, максимально приспособили памятник архитектуры к выставочной деятельности.

Возглавляет его теперь тот же человек, что и российский павильон на Венецианском биеннале! Наш Манеж стал респектабельной площадкой. Вот даже нынешняя экспозиция сначала из Европы к нам, а уж потом в Москву.

И открылся обновленный Манеж выставкой самого известного (и продаваемого) китайского художника Цуй Жучжо, руководителя Китайской национальной академии искусств.

Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Бродский

Нам не дано понять китайское искусство. Но это ж не исключает попыток. Наоборот, стимулирует попытки. Поделюсь своими простодушными открытиями.

В Китае есть стиль традиционной китайской живописи — гохуа, и стиль западной — син хуа (вот, можете смело заявлять, что рисуете в стили син хуа, на китайцев произведете впечатление, и наши не будут придираться). Вот выставленный в Манеже — это гохуа.

Китайская живопись не стремится к воспроизведению действительности, она оперирует символами. Вот пейзаж, а в нем гора — это мужской символ, вода — женский, и главное тут гармония начал; соотношение твердого, текучего и воздушного; незыблемого и изменчивого, а не красота водопада.

— Ну, что ты заладил свое дын-дын. Вот посмотри у других пальцы по струнам так и бегают.

— Так они только ищут, а я уже нашел.

 

Картина — это одновременно самостоятельное произведение и часть чего-то большего. (Вот откуда пошла эта мода на изображение, собранное из разноразмерных картин! Только китайцы напоминают, что любое частное — часть целого, а мы целое дробим на удобоваримые части).

Вы длину Манежа представляете? — так вот вся она в почти черно-белых картинах, составляющих единый пейзаж ранней весны. Входишь — и до горизонта китайский пейзаж.

Сам художник, показывая устроителям выставки полотна, давал пояснения типа: снег стаял, но весна еще не наступила… Ну, понимаете, орхидеи еще не расцвели.

Каждый «кусочек» пейзажа (рубенсовского размаха) неповторим, но впечатление, что везде одно и то же. Невольно начинаешь искать склейку цикличности — увлекательное занятие, поскольку очевидно, что должна же быть, а нет. Вот тут-то и приходит понимание гениальности художника. Вот Моне всего 30 раз нарисовал Руанский собор, к тому же то на рассвете, то на закате — далеко ему до китайцев.

— Тут написано, программируешь на всяких языках… А на Times New Roman можешь?

В Китае каллиграфия и живопись неразделимы, разные техники одного искусства. Вот стоите вы перед стеной иероглифов (зал в полтора кв. км)… По-моему, в процессе созерцания непонятных текстов на неизвестном языке можно достичь просветления. В центральном зале галереи как раз отделены барьерами, на которых удобно сидеть (заодно можно позу лотоса освоить). Девушки активно используют возможности барьера на фоне иероглифов для селфи. Более зрелые посетители предпочитают долго бродить, пытаясь объять все гигантское пространство весеннего пейзажа, а потом сфотографировать какой-нибудь цветочке (вот я так на пляже долго перебираю песок и камушки, а потом самый красивый уношу домой, — как бы придавая смысл проведенному времени — выбирала, вот доказательство вкуса и индивидуальности. Могу даже рассказать, чем именно этот камушек мне нравится.)

Ars longa — vita brevis.

В Китае не принято вешать живопись на стену — ее хранят в свитках. В этом есть ритуал уважения искусства: свиток достается специально для просмотра, картина не загораживает дырку на обоях; не мозолит глаза, становясь частью будней, в попытке выдернуть зрителя из суеты — вы должны специально к искусству прийти. Звучит убедительно, а на практике у нас эти свитки так никто бы и не доставал, сначала бы они пылились на антресолях, а потомки, узнав стоимость старины, хранили бы, небось, в банковский ячейках в качестве капиталовложений. У нас похожая история с книгами.

Так вот, есть пейзажи и в свитках. Представьте, что вы склеили несколько рулонов обоев — и так рисовали свой любимый серый пейзаж всю жизнь, подклеивая новые рулоны… (Ко дню рождения дочери, например, художник создал шестидесятиметровый свиток, — вот оно китайское трудолюбие). На выставке пред нами рулон искусства длинной в Манеж, но уже не на стене в западной традиции, а раскатанным свитком на столе — в китайской. Чтобы зритель насытился по полной (и тему китайского пейзажа после просмотра закрыл). В качестве воспитания трудолюбия и рефлексии (что у художника, что у зрителя) — великолепно. Привыкли мы все быстро обежать, просматривать по диагонали, хватать по верхам — ставим птичку и бегом дальше, а тут попадаешь в ловушку бесконечного поиска отличий. И как бы, не ухватив фишку, уйти нельзя, ноги устали, а понимание не пришло, с констатацией ущербности не уходят — и еще один этаж… (Куратор выставки тоже не удержался от эмоций: «Когда мы встречались с ним, он показывал свои работы, книги, свитки, процессу не было конца»).

Нет ничего невозможного для человека с интеллектом (секретарша Верочка — Людмиле Прокофьевне «Служебный роман»)

Чуть-чуть о самом Цуй Жучжо. С детства постигал традиционное китайское искусство (а у них это делается копированием шедевров в течение десятка лет), потом уехал в США. ТАм, говорят, был потрясен тем, что китайские шедевры никому в Америке не интересны. (Вот это как раз нам абсолютно понятно). Потом к нему привлекла внимание известная галеристка китайского происхождения, его картины стали покупать. (Мне кажется, в офисах классно должно смотреться: и от работы не отвлекает, и тематика универсальная, и китайским партнерам приятно). Он потрясающе практично для художника распорядился деньгами — вложил в недвижимость, обеспечив себе финансовую независимость. Сейчас у него школа искусств в Китае, несколько галерей, где он выставляет свои работы и западное искусство.

В 1992 году объявил на пресс-конференции о собственном творческом кризисе и уходе из профессии. Десять лет искал себя. И нашел. Теперь он рисует пальцами. Джи хуа называется. Причем годятся для искусства только 3 пальца: большой, указательный и мизинец. Линии рисуются ногтями, а то, что я назвала бы кляксами, губкой (морским животным, а не тем, чем мы моем посуду — только не спрашивайте, почему).

Мастер сначала обдумывает будущую картину, рисуя ее в воображении, а потом ходит по полотну (вернее, в данном случае бумаге) и рисует пальцами. У китайских живописцев нет права на ошибку: ничего не перепишешь, не подправишь.

Вот таким методом с 2011 года Цуй Жучжо нарисовал более 200 произведений, которые и выставлены в Манеже.

Почему «Мерцание гладкой яшмы»? (вы уже поняли, что никаких камней нет) — прообразам полотен служат «пейзажи» на срезе яшмы. Та же цветовая гамма и «изъяны» камня.

Учитесь наслаждаться кажущейся простотой: вот при входе на выставку иероглифы, автограф автора — знаете, что в переводе? «Цуй Жучжо был здесь в сентябре».

 

 

+8

Авторизация


Регистрация Забыли пароль?

Регистрация

Пароль не введён


Генерация пароля

Регистрация